2016. т. 11. №3

Формирующиеся доноры часто противопоставляются традиционным по ряду параметров, одним из которых является результативность помощи. На глобальном уровне такое различие может быть продуктивным для анализа содействия международному развитию (СМР), однако на локальном уровне ситуация часто иная. На основе анализа информации из баз данных, официальных документов, открытых источников, включая СМИ, а также Национальной стратегии устойчивого развития Кыргызстана на 2013–2017 гг., рассматривается содействие основных доноров Киргизии с 2013 г. по шести критериям из спискаи ндикаторов Глобального партнерства за эффективное сотрудничество в области развития. Автор приходит к выводу, что традиционные и формирующиеся доноры не представляют собой гомогенные группы; в отношении помощи Киргизии различия внутри группы могут быть так же существенны, как и различия между группами. Результаты анализа не поддерживают мнение о большей результативности помощи традиционных доноров по ряду параметров, включая критерий согласованности, содействие формирующихся доноров может быть более результативным. В то же время значительный разрыв между двумя группами сохраняется по таким показателям, как транспарентность, взаимная подотчетность и гармонизация. Автор также обращается к вопросу более сильной переговорной позиции стран-получателей при взаимодействии с донорами ввиду роста разнообразия источников помощи и рассматривает признаки этого тренда в Киргизии. Учитывая приоритетность Киргизии для российского СМР и стремительно растущие объемы помощи стране со стороны России, более подробно рассмотрен кейс Российско-Кыргызского Фонда развития.

В современном глобализованном мире систему международных отношений можно охарактеризовать как «пирог, декорированный пудрой и другими топпингами». То есть международная повестка дня определяется традиционными акторами – государствами («мука, молоко и другие ингредиенты, без которых невозможно испечь пирог»), как утверждает теория интерговернментализма. Однако значительное число неправительственных акторов («пудра и различные топпинги, которые украшают пирог; однако пирог может быть съедобным и без них») выдвигают свои предложения и инициативы для лидеров государств, и главы государств высказывают свои позиции в отношении данных предложений и инициатив в официальных документах. Если рассмотреть данные предложения и инициативы более глубоко, то оказывается, что они находятся в русле политик государств. Подобный диалог важен для легитимизации международного процесса принятия решений, однако он не означает, что неправительственные акторы принимают полноценное участие в выработке повестки дня международного сотрудничества. В данной статье предпринята попытка проверить эту гипотезу на примере исследования Делового консультативного совета (ДКС) АТЭС. Автор исследует интересы бизнеса Азиатско-Тихоокеанского региона, которые продвигает ДКС с момента своего создания в 1996 г., чтобы оценить, как они соотносятся с ключевыми задачами и реализуемой политикой АТЭС, а также модель внутренних и внешних коммуникаций ДКС с целью оценки ДКС как актора. В качестве основных источников автором были использованы официальные документы ДКС и АТЭС. Методология исследования включает качественный контент-анализ и сравнительный исторический анализ. Автор приходит к выводу, что ДКС обладает признаками формального актора в системе регионального управления в АТР. То есть ДКС может фигурировать как независимый партнер в документах лидеров АТЭС, однако очевидно, что ДКС не может изменять региональную повестку дня. С экономической точки зрения этот феномен объясняется тем, что интересы государства и бизнеса в регионе во многом совпадают, поскольку государствам требуется, чтобы бизнес обеспечивал и поддерживал экономический рост, а бизнесу – здоровая конкуренция, которую может обеспечить либерализация торговли и инвестиций.

В мае 2015 г. Россия и Китай скоординировали свои действия в Центральной Азии и приняли решение о сопряжении Евразийского экономического союза и Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП). Этим решением, как казалось, удалось предотвратить ненужную конкуренцию двух в принципе не противоречащих друг другу проектов. Однако с течением времени процесс замедлился. Несмотря на высокую поддержку, до сих пор нет окончательной ясности, в каком виде должен проходить дальнейший диалог между ЕАЭС и Китаем. Нет консенсуса, какую роль во всем этом должны играть государства – члены ЕАЭС и Евразийская экономическая комиссия. Без четкой стратегии действий уже достигнутые российско-китайские договоренности стали терять темп. Этим могут воспользоваться внерегиональные игроки – разумеется, в собственных интересах. В статье определяются основные вызовы сотрудничеству России и Китая по поводу сопряжения ЕАЭС и ЭПШП. Нет сомнений, что сопряжение ЕАЭС и ЭПШП, как и экономическое сотрудничество России и Китая, в том числе в регионе Центральной Азии, имеет большие перспективы. Однако в поисках правильной модели этого сотрудничества следует отталкиваться не только от структурной целесообразности и функционалистского подхода к его реализации, но и учитывать внутреннюю мотивацию и политические процессы, прежде всего – в центральноазиатских республиках.

Авторы исследуют современные тенденции развития международного экономического сотрудничества, контекст которых определяется, с одной стороны, глобальной стагнацией, а с другой – трансформацией роли развивающихся стран в наднациональных институтах международного публичного права в условиях выравнивания их политического и экономического потенциала с возможностями лидеров развитого мира. Одним из ведущих акторов процесса трансформации существующей системы международных отношений является Китай: авторы анализируют масштабы и перспективы продвигаемых им на евразийском пространстве многосторонних инициатив, ориентированных на сотрудничество и развитие – проекта «Экономический пояс Шелкового пути» (ЭПШП) и Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (АБИИ). Роль Китая в международном развитии достигла качественно нового уровня. Это связано с тем, что страна вышла в лидеры мировой экономики по показателю валового производства и, несмотря на относительно невысокие подушевые доходы населения, аккумулировала значительные финансовые ресурсы. Усложнение модели внешнеэкономической экспансии обусловило необходимость более активного участия страны в глобальном управлении в роли ответственной державы. Осознание необходимости участия в решении вопросов мирового развития пришло на смену стандартной модели реализации торгово-экономических интересов. Экспликация громадного экономического потенциала страны на региональном (африканском, азиатском и отчасти латиноамериканском) и глобальном уровнях прямо или косвенно затрагивает интересы других лидеров развитого и развивающегося мира из-за возможной потери традиционных источников сырья и рынков сбыта, а вместе с ними и политического влияния. Авторы стремятся дать объективную оценку потенциального влияния ЭПШП и АБИИ на экономику Евразии. Экономический пояс Шелкового пути является составной сухопутной частью проекта «Один пояс и один путь» и связан с созданием транспортно-логистической инфраструктуры, пересекающей евразийский континент с востока на запад. Как представляется авторам, он будет реализован с помощью традиционных инструментов китайской экономической дипломатии: путем заключения соглашений о преференциальной или свободной торговле с участвующими странами и предоставлением фондирования, в том числе связанного с закупками инфраструктурных товаров в КНР или с получением доступа к источникам сырья в странах-реципиентах. Азиатский банк инфраструктурных инвестиций – межгосударственный банк развития под эгидой КНР, ключевыми игроками которого будут также европейские страны – один из трех финансовых институтов, обеспечивающих ЭПШП. Проведенный авторами анализ экспертных мнений и заявлений официальных лиц, а также системы банков развития, функционирующих в Евразии, позволяет сделать вывод, что Китай предпринимает исключительные организационные и финансовые усилия для экономической экспансии внутрь евразийского континента в рамках гибридной модели сотрудничества и развития.

В статье рассматриваются внутренние и внешние факторы, влияющие на исполнение обязательств «Группы двадцати» и БРИКС. Вначале представлен обзор трендов исполнения на основе сравнительных данных по количеству обязательств, принятых лидерами обоих институтов; уровню институционального исполнения; распределению обязательств и оценок исполнения по различным приоритетным сферам. Анализ исполнения «Группой двадцати» проводился начиная с первого саммита в 2008 г. в Вашингтоне, а БРИКС – с третьего отдельного саммита в 2011 г. в Санье. Затем анализируются катализаторы исполнения, встроенные в документы саммитов: приоритетность расположения (размещение в более значимых документах или разделах документа), количественные показатели, временные рамки, обещания по самоотчетности и мандаты на реализацию и (или) мониторинг реализации обязательств. Авторы рассматривают тенденции использования «Группой двадцати» и БРИКС катализаторов в различные годы и в различных сферах, выявляя общие черты и различия. В рамках анализа внешних причин рассматривается потребность (запрос) в коллективных действиях со стороны международного сообщества и стран – членов «двадцатки» и БРИКС и способность членов клуба ответить на запрос и выполнить данные обещания. Также анализируется, насколько эффективны механизмы самоотчетности, созданные институтами в ответ на запрос на эффективность и легитимность управления, и прослеживаются факторы повышения уровня исполнения принятых решений. В заключение рассматриваются катализаторы, причины исполнения и их комбинации, обладающие наибольшим положительным влиянием на исполнение, объясняются тренды в уровне исполнения «Группы двадцати» и БРИКС. Наборы использованных данных по «Группе двадцати» и БРИКС отличаются масштабами. Общее количество обязательств «Группы двадцати» составляет 1511, количество проанализированных обязательств – 114, тогда как общее число обязательств БРИКС – 231, а проанализированных – 23.

Данная статья посвящена недавно созданным Новому банку развития и Азиатскому банку инфраструктурных инвестиций. Автор выделяет два основных фактора спроса на создание новой модели многосторонних банков развития, воплощением которой они являются, а именно дефицит инвестиций в инфраструктуру и стремление развивающихся стран играть более значимую роль в международной финансовой системе. Также автор проводит сравнение двух новых банков с точки зрения членства, механизмов управления, распределения капитала и голосов, возможностей привлечения средств на финансовых рынках. На основании данного сравнения разработан прогноз изменения кредитных портфелей банков на период до 2025 г. Автор приходит к выводу, что обоим институтам следует аккумулировать и использовать лучшие практики существующих многосторонних банков развития, работать над улучшением своего имиджа для привлечения инвесторов, а также активно обмениваться опытом и участвовать в совместных проектах с другими институтами развития и коммерческими банками. При выполнении этих условий общий объем операций двух банков через 10 лет может достичь 40 млрд долл. США ежегодно, что сопоставимо с показателями финансирования инфраструктуры ключевыми традиционными банками развития и может внести значительный вклад в удовлетворение финансовых потребностей развивающихся стран.

В статье рассматриваются особенности распространения и внедрения принципов устойчивого развития в банковской системе Китая и проводится анализ политики одного из флагманов в данной области – Банка развития Китая (БРК). Подчиняясь напрямую высшему органу власти Китая, Государственному совету, Банк развития является одной из крупнейших государственных финансовых организаций в стране. При этом зарубежное кредитование банка быстро и неуклонно растет, он все чаще выступает в качестве глобального игрока, подвергаясь влиянию многообразных международных акторов и взаимодействуя с местными сообществами в регионах присутствия. На основе различных официальных источников и документов в рамках меркантилистской теории исследуется степень расхождения социальной и экологической политики БРК от формально предписанных китайскими властями. Сделан вывод о том, что Банк развития Китая ведет активную деятельность по разработке и становлению собственной корпоративной стратегии реализации концепции устойчивого развития, направленной на сбалансированное развитие экономики, общества и окружающей среды. Она содержит не только нормы и правила, установленные регулирующими органами для банков Китая по социальному и экологическому направлениям, но и важнейшие элементы международной практики корпоративной ответственности и стабильного финансирования. Осознавая связь репутации на международном уровне с социальными и экологическими аспектами деятельности, БРК следует собственным интересам повышения стоимости бренда и поддержания имиджа «хорошего гражданина» в данной сфере и зачастую превышает границы правительственного курса, подрывая в некотором смысле меркантилистское восприятие вопроса.

За 70 лет деятельности ООН до конца не прояснила вопрос о том, что представляют собой резолюции Совета Безопасности, принятые в соответствии с гл. VII Устава ООН: в каких случаях они являются правомерно вынесенными, а когда выходят за пределы мандата Совета Безопасности; могут ли такого рода документы одновременно быть обязательными и дополнять либо изменять нормы международного права, действующие за пределами Организации. По этому вопросу существуют различные мнения российских и зарубежных ученых, которые ссылаются на одни и те же документы и решения международных судебных органов, но толкуют их по-разному. Проанализировав аргументы и контраргументы относительно наличия у Совета Безопасности ООН законодательных полномочий, автор, используя инструменты метода сравнительного анализа, сформулировал собственное видение проблемы. Подавляющее большинство резолюций Совета Безопасности вынесено для решения конкретной ситуации, угрожающей международному миру и безопасности. Обязательства, вытекающие из положений ст. 25 Устава ООН, распространяются только на решения Совета Безопасности, принятые для исполнения или контроля действующих норм международного права, а не вновь сформулированных, а ст. 103 предназначена для обязательств по Уставу ООН, а не для актов, вынесенных во исполнение учредительного договора. Действующие нормы Устава ООН не позволяют Совету Безопасности ООН в рамках гл. VII принимать решения, которые одновременно являются обязательными и дополняют либо изменяют нормы международного права, рассчитанные на неоднократное применение за пределами Организации. Создавая вспомогательные органы, Совет Безопасности может расширять сферу обсуждения проблем, связанных с угрозой миру и безопасности, но не вправе своими решениями изменять пределы использования принудительных мер по ст. 41 и 42 Устава ООН. Контртеррористический комитет, созданный на основе Резолюции 1373 (2001), действует для того, чтобы помочь государствам – членам ООН на вверенной им суверенной территории организовать предотвращение проявлений терроризма, а Комитет 1540 помогает государствам действовать так, чтобы исключить незаконный оборот ядерных материалов, хищение или применения ядерного, химического или бактериологического оружия. Нет свидетельств о том, что на основе решений Совета Безопасности ООН образуются обычные нормы международного права. В статье опровергаются суждения о том, что Резолюции 1373 (2001) и 1540 (2004) являются основанием для автоматического распространения на все государства какого-либо универсального договора, связанного с деятельностью Контртеррористического комитета, или Комитета 1540. Единственным бесспорным основанием для принятия нормативных решений Совета Безопасности ООН является ст. 43 Устава ООН, наделяющая этот орган правом разрабатывать международные договоры. Однако Совет Безопасности на практике этими возможностями не пользуется. Наилучшим способом прояснить истинное юридическое положение Совета Безопасности ООН, установить пределы и юридическую основу его деятельности в рамках гл. VII Устава, определиться с принципами и критериями, которыми должен руководствоваться этот орган, давая разрешения на применение силы, автор считает проведение специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН.